- Выше вы сказали о графоманах. Но талантливое произведение от "серого" порой отличает почти невидимая грань...
- Грань, конечно, видимая. Все зависит от того, кто читает. Искусство, разумеется, принадлежит народу. Но народ-то из людей состоит. А они разные. Один Толстого взахлеб листает, второй над детективом засыпает, третий только в газете под рубрикой "Происшествия" строчки в уме складывает. Зато все грамотные. Культуру чтения воспитывать надо. А сие - труд. Эстетическое начало надо развивать, как слух музыкальный. И тут одного образования мало. Я, например, знаю нескольких бывших кандидатов филологических наук, гордо именующих себя ныне гуманитарными докторами, начисто такого начала лишенных экс-партжурналистов, занявшихся собственным сочинительством, из которых так и поперла бездарность с душком графомании. Воткнут в предложение "иконные глаза" или "брови домиком" и полагают: к бунинскошукшинскобеловской прозе приблизились. Вровень встали! И выпиливают, выпиливают, как лобзиком по дереву, чтоб в итоге получилась кособокая аляповатая поделка. А во имя чего? Да чтобы фамилию собственную увидеть. А уж если сляпается сундучок, то и литкружок сколотить можно из известности страждущих, и - шасть! - по спонсорам, союзам разных писателей, театрам, сеймам-думам и фондам: "Дайте! Культура… нравственность… духовность… патриотизм… память героев". И находят копеечку, издают стихозы безграмотные, дурнорифмованные, размерорасшатанные...
- Так что такое графомания?
- Это болезнь, человека снедает зависть к более успешным, он льстив к богатым, редакторам, власти предержащей, внутренняя ложь разъедает зачатки здорового начала. Такой опасен не для литературы, к ней он отношения не имеет, а для окружающих. Для той аудитории, которую собирает вокруг себя. Люди, приходящие на встречи, доверчивы: к ним же пришел поэт! А словогубец или словогубка заражают собравшихся пошловкусием, заимствованными словами, растыканными в косноязычие строк. Невежество всегда агрессивно и патологически обидчиво, сделаешь критическое замечание - наживешь смертельного врага. Впрочем, об этом писали еще в позапрошлом веке. Но графоманы есть, были и будут. А своих слушателей они примитивизируют.
Поэт никогда не скажет: "Я написал не хуже имярек". Подлинный мастер всегда сознает собственное несовершенство и потому стремится к идеалу. И потом поэт умеет и может держать паузу. Графоману это и в голову не придет.
- Но возможна и субъективность оценок...
- Конечно. Не стану приводить примеров из сегодняшних дней, они еще "не остыли". Но вспомните, как излил желчь Белинский на бессмертного Грибоедова: "Горе от ума" в его целом, есть какое-то уродливое здание, ничтожное по своему назначению, как, например, сарай…" Он же при существовании Жуковского, Баратынского, Батюшкова, Карамзина и Пушкина заявлял, что у нас нет литературы и "спровоцировал", возможно, тем самым появление Лермонтова, Гоголя, Достоевского. Но сам "неистовый Виссарион" - в пантеоне всех вышеназванных. Его субъективность - не наша субъективность. Здесь уместно и Александра Сергеевича вспомнить: "При открытии всякой мерзости она (толпа. - Ю.К.) в восхищении. Он мал, как мы, он мерзок, как мы! Врете, подлецы: он и мал и мерзок - не так, как вы, - иначе". Если критик конгениален писателю, он право на субъективность имеет. А вот читателю надо пытаться дорасти до их обоих, а уж потом и для себя что-то сформулировать, если это необходимо, а нет, то просто читать. Покупатель книги с детства знает: литература принадлежит народу. Вот он, собственник, ею и владеет… Шутка.
В среду в Вильнюсе основана новая левая партия «КАрту. Альянс левых», председателем которой избрана бывшая социал-демократ Иоланта Бельскене.
ПодробнееВ ознаменование 20-летия членства Литвы в Европейском Союзе в среду на Вильнюсской телебашне будет поднят флаг Сообщества.
Подробнее